Почитать отца и мать, говорят даже психологи

Дети вырастают и тоже становятся родителями. Иногда они повторяют те же ошибки.



Почему обвинять родителей вредно для самих родителей
1. Когда нас обвиняют, мы обороняемся. Родители, склонные к жесткому обращению, это люди с очень поврежденным стержнем. При атаке на него они теряют даже те способности заботиться и понимать, которые у них есть (а есть они не очень). Это хорошо иллюстрируют некоторые рассказы о том, как выросшие дети попробовали предъявить родителям счет и что из этого вышло.
Сотрудники опеки могут много рассказать случаев, когда после вызова только начинающей спиваться мамы на комиссию по делам несовершеннолетних и «пропесочивания» там, она уходит в затяжной запой. То есть и так дохленький родительский ресурс оказывается начисто перекрыт. Все силы уходят на защиту своего «я» тем или иным способом: ответной агрессией, отрицанием, уходом в забытье и т. д…
Можно, конечно, начать теперь обвинять их уже за это: по что не могут признать ошибки? О результате, думаю, сами догадываетесь. Нет, конечно, если цель — не сделать лучше ребенку, а потренироваться на прокурора, то можно. При этом неважно, идет ли речь о заблаговременном просвещении, или о работе в кризисе, или о терапии, если нет этого поддерживающего месседжа, уважения, презумпции «хорошести», если есть осуждение и поучение, будет только хуже.
2. Ни один (ну, почти, кроме тех, кем занимается экспертиза в Сербского) родитель не рожает ребенка, чтобы его мучить. У «плохого» родителя всегда повреждена своя собственная привязанность, и поэтому он не может хорошо заботиться о ребенке. В результате ребенок становится «тяжелым», что еще больше ухудшает дело. Иногда, впрочем, не становится, а наоборот зайка и отличник, но родителю все равно непонятно, что с ним делать и как быть, и потому родителю «тяжело». Он срывается — лупит, осуждает, оскорбляет, нарушает границы, даже не чувствуя, что при этом происходит с ребенком, потому что его тоже никто никогда не чувствовал. Указать ему на это, обвинив, можно с тем же успехом, с которым можно отчитать безногого за то, что он не ходит. Или человека с умственной отсталостью за то, что не решает уравнений.
К счастью, эмоциональный дефицит, дефицит привязанности, это не органическое нарушение, его можно восполнять. Для этого надо дать человеку другой опыт — опыт эмпатии, понимания, поддержки, одобрения, веры в него. Изменения требуют огромных сил, а где их взять без поддержки?.
3. Обвиняя, мы задаем определенную диспозицию. Вот баррикада, по эту сторону — мы, хорошие и правильные, по ту — «плохой» родитель и его плохое обращение с ребенком. Тем самым соединяем, склеиваем его с ролью «плохого» — ведь то, что с нами по одну сторону баррикады, становится еще ближе и роднее, не так ли?
Это не значит, что надо закрывать глаза на реальность, одобрять насилие, и улыбаться, когда он рассказывает, что вчера отлупил ребенка и т. д. Это значит решительно встать с ним по одну сторону баррикады, а по другую оставить то плохое, что он творит. Называть своими именами деяния, требовать изменений, но не сдавать человека, чтобы у него был шанс вступить со своими моделями в конфронтацию и победить. Чай, нас больше, по эту сторону-то. Наверное, еще что-то есть, но пора о детях.
Почему обвинение родителей вредно для детей
1. Прежде всего потому, что всегда виноватый родитель тревожен и неуверен. А для ребенка тревожный неуверенный родитель — это очень плохо. Не намного лучше, чем жестокий и авторитарный. Может, и хуже. Кроме того, это просто две части одного процесса: тревожный родитель провоцирует альфа-комплекс (стремление быть главным, непослушание, дерзость) у ребенка, что опять заканчивается скандалом или поркой, потому что «сладу с ним нет».
Внушая родителю, что он не справляется, вставая между ним и ребенком, проламывая границы семьи, мы всегда бьем прежде всего по детям, разрушая их мир, пугая, лишая спокойствия. Тут недавно писал один приемный папа, как у его мальчика случилась истерика, когда они попали в небольшое ДТП — он боялся, что папу сейчас заберут в тюрьму, а его в детский дом. Для него что гаишники, что милиция, что опека — это «все они», кто может вломиться и разрушить его жизнь. Представляете, каково ребенку жить с таким страхом каждый день? А моя дочь полдня ходила как в воду опущенная — прочитала в Интернете про историю с этим папой, посаженным на 13 лет из-за рисунка дочки. И я не знала, чем ее утешить. Наши дети живут в этом информационном поле каждый день. Саманта Смит, боявшаяся ядерной войны, отдыхает.
2. Когда ребенка обижают, он часто мечтает, чтобы кто-нибудь пришел и прекратил это. Но в его фантазии все выглядит примерно так: пришел добрый и сильный волшебник, погрозил родителям пальцем, а может, и отшлепал, они все поняли, прижали деточку к груди, полюбили, попросили прощения и исправились.
К сожалению, в реальности, если «кто-то» придет грозить и шлепать, результат будет другой. Получив свое, родитель, который не умеет справляться с агрессией, не умеет сам себя поддержать и утешить, с вероятностью «стопицот» процентов спустит собак на ребенка. Не сегодня, так завтра. Не в виде побоев, так в виде оскорблений и шантажа. А уж полюбить — это точно вряд ли. Вы бы прониклись любовью к тому, из-за кого вас опустили? Ну, или в радикальном варианте, ребенок будет отобран, родитель посажен, семья разрушена. Иногда другого выхода нет, встречаются очень сильно нарушенные родители, которые постоянно прибегают к жестокости и ничего не желают и не могут менять. Но этот выход очень, очень плохой. От того, что он вынужденный, лучше он не становится.
3. Если родителя обвиняют в плохом обращении с ребенком, ребенок обычно чувствует виноватым себя. Это просто особенности детской психики, особенно до подросткового возраста. Если бы я лучше себя вел, папе не пришлось бы меня бить. И все в таком духе. Никак это предотвратить нельзя, можно потом долго ребенку объяснять, что он не виноват, если он, конечно, поверит (приемные родители знают, как это порой непросто). Может потом он станет читать Алис Миллер, чтобы уяснить, что виноват не он. Может на терапию пойти, лет в 30. А до того… Важно понимать, что ребенка травмирует сам факт обвинения, независимо от его истинности, целесообразности и т. п. Такой неизбежный «психологический налог» на защиту детей от родителей. Отказаться защищать из-за него мы не можем, но знать цену вопроса обязаны.
4. Мы все сделаны из своих родителей. Хотим мы этого или нет. Да, не только из них, еще много из чего, и мы сами с усами. Но это они — наша плоть и кровь, наши корни, наш источник, именно к ним мы присоединены «психологической пуповиной» привязанности, даже если лично с ними давно не общаемся и видеть их не хотим (или не можем). Это то, о чем постоянно идет у нас разговор с приемными родителями. Говоря ребенку, что твои мать или отец — дерьмо, мы тем самым говорим ему: «Ты сделан из дерьма». Он слышит именно это. Поэтому нельзя ругать ушедшего из семьи отца.
Что произойдет, если пуповину присоединить к мешку с дерьмом? Душевный сепсис. Кто-нибудь сочтет это хорошим результатом «защиты прав детей»? И, кстати, кто-нибудь сочтет убеждение «мои родители — сволочи и монстры» или «ничтожества и лузеры» хорошим результатом терапии уже выросшего ребенка? Тут вспоминали библейское «чти и отца и мать». И я писала, что это не столько моральная заповедь, сколько предписание из области психогигиены. Чти -здоровее будешь, жить сможешь хорошо и долго, не отравишься.
Можно, конечно, пуповину оборвать. Иногда тоже нет другого выхода. С куском души, но выдрать отравляющую привязанность. Лишив себя заодно и ресурса, всего того хорошего, что родители все же дали. Но это как с отобранием. Очень плохой выход, когда все другие еще хуже.
5. Если речь идет об уже выросшем ребенке, обвинять родителей вредно, потому что это искажает роли, точнее, закрепляет уже имевшееся искажение. Обвинение — это доминантная позиция, сверху. А ребенок, о котором плохо заботились, недополучил как раз детского, его и так уже сделали ответственным за отношения, он и так уже был в ответе за то, чтобы мама не разлюбила, а папа не расстроился (или не рассердился). Он и так уже был самым взрослым в своей семье, где родители «кричали обиженными детскими голосами», и дрались первыми попавшими под руку предметами, как сердитый двухлетка. Предлагать ему стать обвинителем, выносить вердикт — значит, кормить парентификацию (навязанную роль старшего в семье), от которой он и так пострадал, и тем самым закреплять травму, создавая иллюзию изменений.
Нормально злиться, кричать и плакать — это и делают обычно дети, которых обидели. Но не надо создавать у них иллюзию, что они могут «победить» родителей, осудить родителей, исправить родителей и вообще в той или иной форме одержать над ними верх. Не могут. Чем скорее и полнее это осознают и примут, тем скорее и полнее избавятся от собственной вины, ибо какой спрос с ребенка? Он маленький. Он не выбирает. Он принимает то, что есть.
Родители — это люди, которые когда-то были нашим миром. Мирозданием, стихиями, погодой, средой, образом жизни. Стремясь их осудить и «морально наказать», мы похожи на того царя-идиота, который приказал высечь море. Нет, это нормально лет в 15, когда как раз идет мучительное, с протестом и откатами в регрессии осознание факта, что родители — не мир и не боги, а просто дядька и тетка, несовершенные, но родные и мои. Но в 30 с гаком и позже оно не есть признак, что восстановление после детских травм идет хорошо. Надо менять концепцию реабилитации.
Почему это вредно для специалистов
Потому что просто. Написал экспертное заключение про это — и пошел пить чай с коллегами, перетирая про «ну, и родители нынче пошли». Очень снижает уровень. Формирует комплекс вершителя судеб, у которого весы как у Фемиды, но глаза открыты, ибо каждый — глаз-алмаз. И всё-о-о-о видит. Если верить, что власть развращает, то власти больше, чем над самыми значимыми для людей отношениями, родительско-детскими и супружескими, невозможно придумать. И не дай Бог никому в эту свою власть всерьез поверить.
Почему это вредно для общества и вообще
Потому что оно у нас и так интоксицировано виной по самое некуда. Понимаете, вина если и может быть когда-то конструктивна — если! — то как чувство, которое испытываю я сам. Я виноват, я раскаиваюсь, я стараюсь что-то изменить. Даже такая вина может стать патологичной, если человек в ней застревает, если она не переходит в ответственность.
Чувство вины, угрызения совести, может быть работающим как начало процесса изменений при условии, что у человека достаточно ресурсов, чтобы ее выдерживать, не разрушаясь и не вытесняя. Вина же, которую кому-то пытаются навесить извне, обвиняя, ничего не дает в принципе. Если иметь в виду, что мы хотим изменений к лучшему, конечно.
Для власти, манипулирования, самоутверждения, самозащиты и прочих вариантов не допустить изменений и законсервировать ситуацию обвинения — самое оно. Назвал, кто виноват, про что делать уже можно не париться. Именно так устроено девять из десяти общественных обсуждений любого вопроса в наших палестинах. Не говоря уже об официальных реакциях на любое ЧП или проблему. А у нас, между прочим, ЧП и проблем — выше крыши. Так недолго остаться совсем на развалинах, азартно обсуждая, кто виноват. И еще одно: иногда (на самом деле — часто) обвиняемый верит, и вина становится его внутренней. Это всегда та самая «плохая», застревающая, не переходящая в ответственность и изменения вина, которая парализует и «ставит крест». За нее можно дергать, как марионетку за веревочку. Чего еще надо? Управляй — не хочу. Считай, что чип для дистанционного управления вставил. Так вот, каждый акт вставления очередного чипа в любого члена общества в наших с вами реальных исторических обстоятельствах — еще один шаг в сторону от самой надежды когда-нибудь жить нормально. Так и хочется сказать: и вообще преступление. Ну, я ж тоже здешняя, не с Марса. Прям подмывает обвинить.
Нам детокс нужен. Тут у нас надо проводить не день без автомобиля, а день без обвинений. Или хотя бы час. Иди хоть пятиминутку. Продержимся ли?
Людмила Петрановская, психолог
« Перекус для школьника
Плакса-вакса, огурец, наш хороший молодец »
  • +16

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.

+3
«Один человек спросил Пророка, кто из его ближайших родственников имеет самые большие права на него. Пророк ответил: твоя мама. Человек спросил: а кто еще? Пророк ответил: твоя мама. И вновь человек спросил: а кто потом? И вновь Пророк ответил: твоя мама. Но кто все-таки потом, спросил человек. И лишь на четвертый раз, Пророк ответил: а вот теперь, твой отец». // хадис от Абу Хурейра // Бухари и Муслим
0
Молодому поколению особей женского пола, которые отравляют свое тело сызмальства-посвящается…
0
Здорово!