«С грамотностью и логикой — просто трэш»: почему дети плохо учатся?

К системе российского образования — как школьного, так и высшего — много претензий. Учителя жалуются на большую нагрузку, бюрократию и низкие зарплаты, родители и студенты — на излишнее количество домашних заданий и устаревшие программы, работодатели — на то, что вузы выпускают неподходящих специалистов.

В причинах и последствиях академической неуспешности школьников и студентов решила разобраться группа ученых — социологов, психологов, экономистов — Уральского федерального университета (УрФУ), которая проводит масштабное исследование на эту тему. Некоторыми выводами со Znak.com поделились заслуженный деятель науки РФ, вице-президент Российского общества социологов Гарольд Зборовский и профессор кафедры социологии и технологий государственного и муниципального управления УрФУ Полина Амбарова.

«Академическое мошенничество распространено невероятно широко»

Гарольд Зборовский:
— Мы разработали типологию аномалий в высшем образовании, разделив их по группам студентов, преподавателей и менеджеров. Общая для всех и одна из самых распространенных аномалий — имитация: студенты делают вид, что учатся, преподаватели — что учат, менеджеры — что эффективно управляют процессами. В результате все вместе приводит к образовательной неуспешности.
Другая аномалия — академическое мошенничество. Оно прививается детям со школы, переносится в вузы и распространено невероятно широко. Имеется в виду списывание, плагиат, нарушение авторских прав, гострайтинг (воровство чужого произведения), подлоги — к примеру, когда во время онлайн лекций студенты ставят свою аватарку, а сами занимаются своими делами.
Полина Амбарова:
— Справедливости ради: студентам онлайн-лекции неинтересны. Нет непосредственного двухстороннего общения, эмоциональной связи с преподавателем. Кроме того, такие лекции не учитывают образовательного профиля студентов, нередко один и тот же материал, одним и тем же языком преподается и гуманитариям, и «естественникам», и «технарям».
Аномальное поведение встречается даже на уровне дошкольного образования. Детям дают задание подготовить рисунок или поделку. Требования к детям завышены, они не справляются с заданием, а родителям некогда — и тогда работы просто покупаются и выдаются за свои.
Усвоенная девиация перекочевывает в школу. В школе годовая оценка по предмету складывается из оценок за четверть. Наиболее «находчивые» школьники поступают так: в первой четверти усиленно, на отлично занимаются, к примеру, русским языком и «забивают» на все остальное, в следующей четверти — математикой, и так далее. А в конце года имеют хорошие оценки по всем предметам. Эту манеру они переносят в вуз, высвобождают себе дополнительное свободное время, которое используют по собственному усмотрению — на прогулки с друзьями, хобби, получение дополнительного образования или работу.
Гарольд Зборовский:
— Мошенничество — это сквозной сюжет, в котором дети участвуют с малых лет. Самое страшное, что, взрослея, они не идентифицируют такой образ мышления и действия как отклонение, мошенничество для них — норма. На одной из фокус-групп студентка с пеной у рта доказывала, что гострайтинг — совершенно нормальный подход: мы живем при капитализме, и я вправе покупать и использовать то, что сделано другими! И сверстники, хоть и не все, ее поддержали. Выходя из вузов, вчерашние студенты уходят с этой «нормой» во взрослую жизнь. Там они сталкиваются с сопротивлением и становятся социально неуспешными. Так образовательная неуспешность в вузе становится одной из причин социальной неуспешности за его пределами.

Дети привыкают к мошенничеству со школы, а вузам невыгодно с этим бороться — за большое количество отчислений власти срезают финансирование
Полина Амбарова:
— По идее вузы должны осуществлять «антианомальную» политику. Она начинается с того, что студенты «подписываются» под этическим кодексом вуза: имитировать, списывать, воровать — нельзя. После неоднократно выявленного нарушения следует отчисление. Но этические кодексы введены только в двух или трех вузах страны. В региональных вузах наблюдается парадоксальная ситуация: до защиты диплома допускаются даже те, кто уличен в плагиате.
Преподаватели легко различают проявления академического мошенничества со стороны студентов. Но контроль за ними тоже носит имитационный характер, потому что в вузах главенствует политика «студентосбережения».
13% отчислений — и Минобр сокращает количество бюджетных мест. Уменьшаются объемы финансирования и зарплаты.Вузам и преподавателям это невыгодно.
Гарольд Зборовский:
— А если нет санкции, почему бы не смухлевать? С точки зрения предыдущих поколений, это цинично. А с точки зрения молодежи — прагматично. Девиация — это рациональная модель поведения. Студенты используют те пути, которые предлагает им общество, и выбирают наиболее выгодные для себя.

«Вузам родители интересны только на этапе поступления»

Гарольд Зборовский:
— У кого болит душа, так это у родителей, они ищут пути взаимодействия с детьми и помощи им. Выходят на компромисс: мы оплачиваем твое обучение, пока ты учишься нормально, если бросишь учебу — рассчитывай только на себя. Авторитет семьи сохранился, родители — мощный фактор мотивации детей, и такой подход заставляет ребят шевелиться, более того, вызывает у них ответную заботу. На фокус-группах многие из них говорили: я учусь и буду работать, чтобы облегчить жизнь родителям.
Полина Амбарова:
— Мы впервые зафиксировали, насколько существенно выросла роль родителей в системе высшего образования: это феномен последних лет.
Раньше родители были «невидимками», «кошельками на ножках», как формулирует одна наша коллега.Государство переложило на них основную часть инвестиций в высшее образование, и родители с этим согласились, несмотря на то что финансовая нагрузка очень обременительна, даже если ребенок обучается на «бюджете». Как следствие, родители стали активнее включаться в проблемы своих детей, более придирчиво относиться к качеству образования, к нарушениям прав студентов.
Некоторые из студентов намеренно отодвигают родителей, опасаясь их чрезмерного вмешательства в процессы обучения и в свою «взрослую жизнь». Но главная ошибка в том, что родителей игнорируют вузы, они не рассматривают их как особую группу стейкхолдеров. Вузам родители интересны только на этапе поступления: их знают по имени-отчеству, с ними готовы беседовать, им звонят. Как только ребенок стал студентом — связь вуза с родителями обрывается. Их не включают в обсуждение и решение проблем студентов, в управление вузами. Например, преподаватель не сообщает родителям, что их ребенок прибегает к академическому мошенничеству или имеет академические задолженности, и те не могут повлиять на ситуацию. Редкая практика, когда вуз проводит родительские собрания. Нам известен один такой пример — Сургутский педагогический университет. Как правило, вуз, кафедра, преподаватель не располагают даже контактами родителей, не ощущают необходимости в этом.

«Молодые люди не понимают, зачем идут трудоустраиваться, кем себя видят, к чему стремятся»

Полина Амбарова:
— Мы изучили причины, по которым студенты неуспешны при трудоустройстве. Есть случаи, когда они не проходят по hard skills («жесткие навыки», базовые профессиональные компетенции. — Znak.com). Хотя в вузах эти навыки дают, да и работодатели выражают готовность «подтянуть» их.
Гораздо чаще работодатели указывают на недостаток у выпускников вузов soft skills («гибкие навыки» критического мышления, публичных выступлений, дисциплинированность, ответственность, лидерские качества, организаторские способности и так далее. — Znak.com), которые должны формироваться семьей и школой. Речь в первую очередь об осознанности: молодые люди зачастую сами не понимают, зачем идут трудоустраиваться, кем себя видят, к чему стремятся.
Работодатель интересуется: «Чего вы хотите? Перспективу карьерного роста? Отдельный кабинет? Питание?» — «Да все равно». Нет интереса к работе, труду, желания и умения учиться дальше в профессии.В интервью с нами работодатели говорили, что им нужно, чтобы претендент осознанно подходил к выбору места работы, умел работать в команде, коммуницировать и быть элементарно грамотным. С грамотностью, с логикой, со способностью выстраивать причинно-следственные связи — просто беда, трэш, как выражаются сами студенты.

Амбиции выпускников вузов не всегда сопоставимы с объемом полученных знаний
Гарольд Зборовский:
— Зато запросы по заработной плате — как у взрослых: «Не меньше 50 тысяч! У меня диплом университета!» Работодатели отвечают: «А 20 тысяч не хочешь? Что толку в твоем дипломе, если ты не знаешь того и не умеешь этого? Поработай лет пять, накопи интеллектуальный капитал, профессиональный опыт».
Проблема в том, что, с одной стороны, у вузов нет стремления, а иногда и возможности сформировать у студентов набор необходимых качеств, а с другой — у студентов нет желания овладеть этими качествами. Причина — в отсутствии индивидуальной работы со студентами. У преподавателей дикая нагрузка — свыше тысячи часов лекций в год, плюс нужно заниматься наукой, иначе не продлят трудовой договор. Студент (а сейчас в ситуации пандемии и онлайна особенно) лишен непосредственного общения с преподавателем, он не видит не то что огня в его глазах — он самого преподавателя толком не видит.
Полина Амбарова:
— В то же время немало студентов, которые проявляют стремление к общению с преподавателями, выдвигают требования качественного образования, умеют концентрироваться и быть внимательными на лекциях. Но у них непривычная для нас мотивация.
80% открыто признаются, что не пойдут работать по своей специальности.Перед собой они ставят задачу получить хорошее образование, а потом выстраивать нелинейную карьерную стратегию: получать дополнительное образование, в том числе во время обучения в вузе и за его пределами, пробовать себя в разных профессиональных направлениях. К сожалению, вузы чаще всего декларируют готовность выстраивать индивидуальные образовательные траектории студентов, но не имеют финансовых возможностей их обеспечить: индивидуализация высшего образования обходится слишком дорого.
Конкретный пример: девушка окончила первый курс колледжа и поняла, чего хочет. Из колледжа она пришла в вуз и намерена окончить бакалавриат экстерном, потому что у нее уже намечена другая цель. И таких, как она, желающих выстраивать нелинейную образовательную траекторию, пять человек из двадцати. Они не боятся пробовать. При этом подавляющее большинство видит себя в бизнесе, понимая, что другие сферы приличных доходов им не дадут. Не случайно уже на первом курсе 50–60% студентов имеют собственный доход.

«Даже успешный студент колледжа чаще всего упирается в „потолок“»

Полина Амбарова:
— Помимо стратегий поведения студентов, мы изучали их ценности. Основные — это здоровье, хорошая работа, финансовое благополучие, семья (образование в список приоритетов не входит). Но, в отличие от студентов колледжей, вузовские студенты на одно из первых мест ставят самореализацию, путешествия, и в этом — колоссальная разница. Даже неуспешный студент вуза отличается от своего успешного сверстника из колледжа. Последний чаще всего упирается в «потолок». И будь он хоть семи пядей во лбу, работодателям приходится приложить усилия, чтобы убедить свое руководство повысить его в должности, развивать профессионально. Да и сами выпускники колледжей редко проявляют желание получать дальнейшее образование.

Из-за резкого обеднения семьи не могут позволить себе обучение детей в вузах, а государству выгодна популярность колледжей. Но это ловушка
Гарольд Зборовский:
— В свое время тупиковым был путь в ПТУ. Сегодня в образовательный тупик попадают выпускники колледжей, особенно после того, как, получив рабочую профессию, начинают зарабатывать приличные деньги. В этом нет ничего постыдного. Но какой человек нам нужен? Тот, кто не выходит за периметр квартиры и работы? Или тот, кто ищет возможности выразить себя в труде, в познаниях, впечатлениях от жизни? В условиях инновационной, постиндустриальной экономики, казалось бы, второй.
Но государственная образовательная политика делает акцент на студентов колледжей, 60% школьников ориентированы на получение среднего профессионального образования. Во-первых, потому, что из-за резкого обеднения семьи не могут позволить себе обучение детей в вузах (сейчас половина студентов вузов обучаются на платной основе, а до пандемии их доля составляла больше половины). А в колледжи ребята в массе своей идут на бюджетные места. Во-вторых, среднее профессиональное образование обеспечивает очень быструю подготовку рабочей силы. Государство такое положение дел устраивает. Более того, принято решение сократить сроки обучения в колледжах по некоторым специальностям с года-двух до 10 месяцев. Но ведь быстро только кошки рождаются, а не человеческий капитал.
Полина Амбарова:
— Однако расчет на то, что в колледжах проще учиться, что, выйдя оттуда, будешь работать по профессии, — утопия. В колледжах — высокий отсев студентов, до 40%. А половина выпускников не работают по полученной специальности. То есть из числа поступивших впоследствии работает по специальности только треть. О какой эффективности расходования бюджетных средств здесь можно говорить?

«Успешные студенты подвергаются буллингу»

Гарольд Зборовский:
— Отдельная тема наших исследований — стигматизация. Стигматизация — это навешивание ярлыков, буллинг. Истинные масштабы этой проблемы неизвестны, потому что ее скрывают. Основа стигматизации — дискриминация, которая в свою очередь имеет причиной социальное неравенство: ты бедняк, из бедной семьи, одеваешься и питаешься плохо, твои родители тоже хуже всех — деньги в школу не носят.
Стигматизируют не только соученики, но и учителя: двоечник, тупица, неумеха! Учителя подключают к стигматизации неуспешности родителей, подговаривают их писать коллективные письма директору школы, в районо: мальчик плохо учится и тянет за собой весь остальной класс. На родителей мальчика оказывается мощное давление: не уйдете сами — мы от вас избавимся своими способами.
Еще один объект буллинга в школе — дети с ограниченными возможностями здоровья. Современная тенденция — помещать таких детей в обычные классы. Это то, что называется инклюзивным образованием. По данным Анны Кузнецовой (до сентября 2021 года — уполномоченный по правам детей при президенте РФ. — Znak.com), число таких детей в школах увеличилось на 17,5%: по закону школы не вправе отказать в приеме детей с ОВЗ.
В классе появляется ребенок, которого возят на коляске, который плохо говорит, но все понимает. И на него обрушивается жестокость и детей, и родителей: с какой стати вы подсадили инвалида в наш класс, да еще рядом с моим ребенком? Учителя, как правило, тоже не готовы к такой ситуации, они не умеют работать с этими детьми, их этому не учат, в них не воспитывают толерантности, деликатности, заботливости по отношению к детям-инвалидам. Пример из Красноярского края: 1 сентября, торжественная линейка. Учительница говорит: ребята, давайте сфотографируемся — сначала с Ваней, а потом без него. А почему не без Миши или Пети? Дети это видят, перенимают, и в них формируется презрительное отношение к ровесникам-инвалидам, они воспринимаются ими как «второй сорт».
Полина Амбарова:
— Дети могут успешно общаться там, где они равны — во внеурочной деятельности, в рамках дополнительного образования. Но в учебе класс двигается с высокой скоростью, а у инклюзивного образования — своя методика и собственный темп. Заведомо отставая, особенный ребенок чувствует себя неуспешным. Когда принимали закон, никто эти риски не просчитывал.
Проблема стигматизации вообще слабо изучена, хотя исследования говорят, что она приобретает новые формы и, что самое опасное, мигрирует из школы в высшие учебные заведения. До недавнего времени вузы почти не сталкивались со стигматизацией. Напротив, вузовская среда помогала ребятам, затравленным в школе: «ботаники» здесь расцветали. Сейчас же бывает, что успешные студенты подвергаются буллингу.
Я сама с этим столкнулась и была шокирована. Студентка отказалась участвовать в эпизоде неэтичного, нечестного поведения своих однокурсников во время сдачи зачета, а потом подписываться под оправдательным письмом. Началась травля, угрозы. Мы поддержали ее, а через несколько лет в личном разговоре девушка призналась, что было очень тяжело, но она смогла не только справиться с испытанием, преодолеть неуверенность и страх, но и доказать ребятам свою правоту. Было приятно видеть, как она продолжает общаться с однокурсниками. Но это исключительный пример.

«Стигматизация вузов заложена в принципах государственной образовательной политики»

Полина Амбарова:
— Сейчас мы наблюдаем, как стигматизируются целые коллективы, организации: неэффективная школа, неэффективный вуз. Стоит навесить такой ярлык — и туда никто не идет. Уходят успешные ученики — сокращается финансирование. Сразу вслед за этим (об этом говорят американские исследования) во всем районе резко падают цены на жилье. Поэтому если есть задача выравнивания территорий, начинать решать ее нужно со школ. Пока все ровно наоборот. У нас есть стратегическая задача вывести наше школьное образование на мировой уровень. Поэтому разнообразными специальными усилиями: вливанием денег в материальную базу, в привлечение передовых учителей — выделяется пул успешных школ. Остальным, оставшимся за этим «парадным фасадом», достаются только обещания помощи.
Гарольд Зборовский:
— То же самое происходит и с вузами. Их стигматизация также заложена в принципах государственной образовательной политики. На сайте мониторинга высших учебных заведений вузы распределены по пяти категориям. Причем критерии отнесения вуза к той или иной категории четко не расписаны. И порой приходится удивляться, почему известный, крепкий вуз оказался среди посредственных, а то и на предпоследних местах.
Стигматизированный вуз, как и стигматизированная школа, можно сказать, обречен. А вместе с ним проседает целый город. В пример можно привести Нижний Тагил, Тобольск, Ишим. В результате управленческих игр тамошним вузам навесили ярлык неэффективных, сделали их филиалами. Студенты учиться в филиалах не хотят и ушли оттуда, за ними уехали преподаватели. Например, в Тобольском педуниверситете была сильная школа историков, одна из лучших в Сибири — теперь ее нет, преподаватели переехали в Сургут.
Полина Амбарова:
— Конкретные рекомендации будут сформулированы нами по итогам осуществления исследовательского проекта, он завершается в этом году. Но уже сейчас очевидно, что необходим постоянный мониторинг социального и психологического портрета студентов. Нам нужно досконально знать, кто приходит к нам, в высшие учебные заведения. Баллы по ЕГЭ такого знания не дают. Нагрузки преподавателей должны быть сбалансированы. Необходимо больше индивидуального, непосредственного общения студентов и преподавателей по всем аспектам образовательного процесса, на всем протяжении обучения и особенно на первом курсе. Студенты должны быть прикреплены к тем или иным преподавателям, питаться от них не только знаниями, но и духовно. В вузы нужно обязательно вернуть психологические службы, индивидуальное психологическое сопровождение студентов. Они нуждаются в ней и ищут ее. Без этого решить проблему образовательной неуспешности невозможно.
Ученые УрФУ занимаются исследовательским проектом «Трансфер человеческого капитала образовательных общностей: от неуспешности к успешности» при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Это первое в России междисциплинарное исследование на эту тему, охватывающее как школьников и студентов, так и родителей, учителей, работодателей.