Школьные конфликты начинаются с садика

Детские конфликты, особенно в школе, происходят постоянно. Родители по разному смотрят на них и пытаются решать по-своему.
Большинство школьных конфликтов создает сама школа — это очевидно. Однако хотелось бы понять, как именно она это делает, и что в ней можно изменить. Либо отказаться от нее совсем, но с разумными альтернативами.
Уроки детсада
Начну с того, что все эти истории про травлю, хулиганов и страдальцев — лишь вершина айсберга детских «неформальных отношений». Отношения эти очень разнообразны, просто взрослые не привыкли в это вникать, пока нет серьезных последствий.
Между тем, отношения эти начинают складываться задолго до школы, еще в детских садах, когда ребенку всего три-четыре года. Именно тогда они начинают дружить «с кем-то» или «против кого-то». Первые детские коллективы (не искусственно собранные взрослыми, а естественные, самоорганизованные коллективы) — это пары и тройки, изначально нестойкие, как молекулы воды в облаке пара. Конденсация и кристаллизация начнется позже.
Мой старший, Кит, сменил три садика из-за наших переездов, и у меня была возможность понаблюдать, как проходят у него эти стадии коллективизации. Вначале — типичный новичок, изгой. Идут жалобы на поведение — пытается показать себя.
Постепенно начинаются одиночные контакты и вписка в микро-группы. Время от времени он рапортует об успехах: «Я подружился с Сережей, а его Петя слушается». Или «Мы дружили с Алешей, но он стал дружить с мальчиком, который был против нас».
Пару раз я помогал ему. Одна парочка играла на площадке после садика, мы с Китом подошли, и я спросил, можно ли нам поиграть с ними. Конечно, это было поведение типичного bully — дети едва ли могут отказать бородатому мужику. Так что я постарался принести пользу: научил их играть в прятки. На следующий день смотрю, тусуются вместе на прогулке.
За неделю до Нового года Кит приходит с заявлением, что сегодня с ним все дружили. Я удивляюсь: как-то быстро. Начинаю выяснять, не было ли каких подвижек в коллективе. Оказывается, у них там ветрянка. И первым заболел пацан, который был вроде лидера. Кит перехватил управление. Потом бывший лидер возвращается, но, кажется, он уже не рулит. Кит ходит королем… и через пару дней сам выходит из игры с ветрянкой. После праздников все начинается снова.
Все эти самопальные игры происходят в фоновом, партизанском режиме, как некая параллельная реальность, спрятанная на прогулках и в прочих редких кусочках свободного времени — основное время занимает «официальная деятельность» детсада, где надо лепить из пластилина скучные морковки, учить примитивные стишки или просто «вести себя». Поневоле задумаешься, что было бы, если бы дурацкие морковки сократить, дав больше времени на свободную коммуникацию и самоорганизацию.
И неудивительно, что я гораздо больше интересовался партизанской частью детсадовской жизни. И даже подкидывал «оружие». Это могли быть мелки для рисования стрелок и тайных знаков на асфальте. Или каштаны, которые мы любим собирать осенью, а жена потом ругается, что их скопилось в доме слишком много — я предложил Киту взять их с собой в сад и просто раздать детям, каждому по одному. И посмотреть, что будет. Просто как новый повод для контакта, новая игра.
Был случай, когда он потерял на прогулке в саду губную гармошку. Я посоветовал ему сделать общее объявление об этом — через воспитательницу, или самостоятельно как-нибудь спросить всех сразу, попросить помочь. Сделал. И точно, один мальчик видел, где гармошка на улице лежит. Нашли. А я для себя отметил, что они совсем не понимают принципов взаимопомощи: один не догадался сам спросить, другой не подумал рассказать, пока не спросили.
Зато, когда идея новой игры освоена, они могут очень творчески развить ее. Через некоторое время дед Кита, вернувшись с ним из сада, со смехом рассказал, что внука обвиняют в создании собственной мафиозной структуры: Кит давал другим детям задания и обещал «подарки» за выполнение. Неплохо для пяти лет, решили мы с дедом.
Какое отношение имеют эти истории к школьной травле? Да самое прямое. Травля — это другой вариант развития тех же самых игр. Травля — это игра, в которую играют дети, которым не дали играть в другие игры.
Слепые пятна школы
Я совсем не сторонник гипер-опеки — как могло бы показаться по сказанному выше: дескать, этот папаша предлагает постоянно бегать за его детьми и ублажать их. Нет, конечно. Школа и так является системой надзора. Несделанная домашка, неопрятная форма, разговоры на уроке — все это будет моментально замечено и пресечено. Где же тогда происходят конфликты?
Да все мы прекрасно знаем, где. В маленькой и душной школьной раздевалке. В коридорах на перемене. В общем туалете. Вот печальный парадокс: школа мучает детей надзором в классах (где много места, много света и есть конкретная деятельность), но при этом оставляет их без присмотра в наиболее критических, в наиболее противоестественных ситуациях.
Принято считать, что дурные привычки «идут с улицы». Но вспоминая уличные и школьные конфликты своего детства, я однозначно могу сказать: в школе было хуже. И это при том, что городок моего детства отнюдь не относился к благополучным. Там жило много досрочно-освобожденных зеков (это называлось «выпустить на химию»), и детки у них были под стать. Тем не менее, даже у них существовала какая-то дворовая этика: например, честные драки поощрялись, а долгие издевательства — нет.
Может, дело в том, что любая подворотня в несколько раз больше школьной раздевалки? И возможностей для маневра на улице больше — можно и убежать, и камень с земли поднять. Да и друзья могут подключиться: не те случайные люди, с которыми тебя сажают в классе, а именно друзья, у которых принято стоять за своих. И наконец, на улице всегда есть куча других интересных занятий!
Получается, что именно взрослые создают детям уродливую ситуацию раздевалки — но сами не хотят там присутствовать.
Отдать на каратэ: полезно, но недостаточно
В ответ на школьные драки многие советуют отдать ребенка на секцию боевых искусств. Причем некоторые даже называют это «лучшим средством» от школьной травли.
Да, учить детей самообороне нужно. Но считать, что это решит школьную проблему — наивно. Я сам прошел через такой стереотип. Меня тоже частенько били в школе, а потом я пошел на секцию бокса… ну классика, да? Какой вывод я сделал, когда у меня появились дети? Конечно же, сын стал учиться драться задолго до школы: бокс изучали дома, потом секция кудо, сейчас айкидо.
Но проблема в том, что травля — далеко не единственная дурная игра, которая расцветает в школьных «белых пятнах». Существует противоположная, столь же дурная игра в «вечную жертву». Когда мама одной девочки из класса моего сына впервые жаловалась мне на его поведение, она дважды в своей речи произнесла, что ее девочка — «самая маленькая в классе». Я поверил ей на слово и сурово отругал сына. Потому что все мы знаем: обижать девочек нельзя, тем более маленьких.
А потом моя жена, забирая сына из школы, поглядела на эту девочку. Девочка висела вниз головой на перилах второго этажа, громко ругала каких-то мальчиков, которых даже не было поблизости, и совершенно не реагировала на замечания взрослых. Она ведь твердо усвоила, что ей все позволено, поскольку она — «самая маленькая».
Поэтому в следующий раз, когда возник конфликт, я встал на сторону сына. И сразу поинтересовался, видел ли кто-то из взрослых то, в чем эта девочка обвиняет его. Нет! Оказывается, учительница пересказывает конфликт со слов девочки. Очередная история про раздевалку — где опять не было взрослых.
Или вот другой случай: моего первоклассника стукнул какой-то третьеклассник на продленке. Сын не жаловался, но история всплыла во время одного нашего разговора. Мы как раз обсуждали, в каких случаях надо бить в ответ, в каких — игнорировать мелкую провокацию, а в каких — обратиться ко взрослым. Тут сын и привел мне этот пример: он не пошел к учительнице с жалобой на третьеклассника, потому что этот парень находится «в фаворитах» у учительницы, которая сидит на продленке. Так что жаловаться ей бесполезно.
На следующее утро, приведя сына в школу, я попросил классную руководительницу найти этого третьеклассника. И спросил у него, почему он прессует малышей. Пацан разрыдался и сказал, что его «попросили навести порядок». Кто попросил? Ну понятно. На этом месте училки закудахтали, что такого не может быть. Но я сказал, что верю пацану, и если такая «дедовщина» еще раз повторится, я приму другие меры.
Так что еще раз: не боксом единым. Школьные конфликты очень разнообразны, но роднит из одно: «слепые пятна», игнорирование самих процессов развития неформальных отношений. И кстати, именно на этом месте разговора представители школы начинают быстро-быстро переводить тему. Они очень не любят вопрос, почему они сидели по своим тихим классам и учительским, пока дети дрались в раздевалках.
Поэтому ответный ход школы — обвинить родителей в неправильном воспитании детей, натравить родителей друг на друга, отправить ребенка к психологу, напугать органами опеки. В общем, заставить множество людей вне школы тратить время для того, чтобы школа в очередной раз спрятала свое «слепое пятно».
Ах да, есть еще один аргумент — да ведь у нас один учитель на тридцать человек! Как же за ними уследить!
Ответ на это дают, как ни странно, именно секции восточных единоборств. На такой секции у одного учителя вполне может быть и больше тридцати человек. И они — о ужас! — прыгают и кувыркаются, бьют друг друга руками-ногами, бросают друг друга об пол. А потом расходятся с улыбкой, безо всяких конфликтов. И учитель остается бодр и весел. Так может, напряжение учителей в школе возникает вовсе не от количества учеников, а от противоестественного способа работы с ними?
Кому выгодна социализация
Когда я во время интервью спрашиваю людей об их отношении к домашнему обучению и экстернату, то в ответ обычно звучит слово «социализация». Дескать, дома ребенок ее не получит, а это очень важно. Многие еще добавляют, что социализация важна именно для начальной школы. А некоторые даже считают, что это вообще единственное, чему может научить началка — ведь все остальное, включая математику и чтение, действительно можно изучить дома.
Но в начальной школе нет такого предмета, как «социализация»! Не считать же за нее тот странный процесс, когда ребенок должен час за часом пялиться на доску и в тетрадь. Получается, что все люди, которые употребляют слово «социализация», имеют в виду возню в школьной раздевалке.
А возможно ли, чтобы такой предмет в школе появился? Чтобы какая-то сила вытащила училок и школьных психологов из тихих кабинетов и отправила их работать именно там, где надо — в эти самые раздевалки, в школьные дворы, в живые коллективные игры?
Это возможно. Примеры тому есть, и они показывают главное условие: чтобы такой предмет (да и любой другой) появился, необходимо, чтобы он был востребован, кому-то выгоден. Октябрятские звездочки и пионерские отряды-тимуровцы советской школы были выгодны государству как форма идеологического воспитания граждан. Во многих церковных школах существует большой арсенал социальных игр, от благотворительности до трудотерапии – а пользу своей церкви, опять же. И даже мирную Вальдорфскую школу, в которой большую роль играет «гармонизация социальной среды», часто критикуют за то, что первая такая школа была организована на деньги владельца табачной фабрики «Вальдорф-Астория», у которого была своя корысть: ему хотелось получить позитивно-настроенных, неконфликтных рабочих.
Кому был бы выгоден хороший курс социализации в современной российской школе? Не государству, конечно — для него вся эта ржавая образовательная машина является скорее обузой. Получается, что главными «заказчиками» хорошего образования сейчас могут стать только родители.
Эта ситуация имеет как плюсы, так и минусы. Плюс в том, что можно обучить своих детей самым разнообразным приемам социальной адаптации и коллективной деятельности, не заражаясь при этом вирусными идеологиями и религиями.
Ну а минус — в том, что большинство пост-советских родителей не готовы быть «заказчиком» такого предмета. Они по-прежнему считают, что главная школьная игра называется «сядь и выучи уроки». Проникновение в жизнь других, социальных игр из школы воспринимается как нечто вторичное, ненужное. И только когда ситуация доходит до конфликта, родители замечают эти игры. Одни в таких случаях идут на поводу у психологов и отправляют детей на психокоррекцию; другие, кто поактивнее, начинают драться с родителями обидчиков — и учат драться своих детей.
Но я почти не слышу голос тех, кто требовал бы качественного и приоритетного курса социализации именно от системы образования, от школы. А значит, мы по-прежнему остаемся в этой чертовой раздевалке.
Леха Андреев